Солнце палило так нещадно, что, казалось, его лучи проедали кожу до самых костей. Хотелось прилечь где-нибудь в теньке и пить-пить что-то прохладное, не сладкое, но приятное на вкус. Господи, я сбежала от него, его семьи, его людей…оказалось, что весь наш семейный мирок был всего лишь миражом, дымкой, которая рассеялась довольно быстро. Я сидела на остановке в легком белом платье, на носу черным пятном — очки. У меня было двадцать минут, чтобы еще раз обдумать свое решение: вернуться или продолжить свой путь в неведомый, чужой, впрочем, как все другие турецкие города, Измир. Я смотрела на свои ладони, которые горели болью от порезов стеклом. У меня не было времени, как следует обработать их, потому что ни минутой, ни секундой я не хотела оставаться в том доме. Да, в том доме, который я так любовно, с душой, еще полгода назад украшала картинками, вазами. О, наша терраса! Я обожала все вечера, что проводили мы вдвоем там, в виноградной беседке, откуда было видно море, что дарило нам свою чарующую музыку и целовало несколько часов назад до боли мои порезанные руки. Порезы остались после того, как я в порыве ярости разбила стекло входной двери, чтобы хоть как-то заглушить крик раненого зверя внутри себя. В ушах все еще стоял ее смех, его испуганный взгляд, взгляд преступника, которого поймали за руку на месте. Не знаю, что я ненавидела больше тогда: смех или взгляд? Они разорвали в клочья мои надежды, растоптали, сожгли. Он считал, что наконец-то повезло: нашел ту, которая будет до самой смерти с ним, которая не бросит его ни за что, не будет терзаться сомнениями относительно своего выбора, которая примет обычаи и традиции его страны, будет уважительно целовать и прикладывать к своему лбу руку его матери. Да и друзья завидовали его трофею — русской жене, такой изящной и деликатной, нет, наверно, лучше сказать – покорной. И чем же этот прожигатель жизни, перетрогавший изрядное количество девушек: турчанок, француженок, голландок, была даже сербка – так угодил Аллаху? Или везение? Или знание французского языка, слова которого ласкают и слух, и сердце, и уносят тебя далеко-далеко, Саид, мой бывший муж. Кушадасы — то место, где мы познакомились, влюбились. Я стояла близ руин крепости на Голубином острове, когда увидела тебя, высокого, рыжеволосого, в желтой футболке и белых шортах. Ты улыбался, был не один, а с кем-то из приятелей. И я улыбнулась в ответ, так же широко и лучезарно, мне почему-то захотелось прижаться к тебе, такому незнакомому, но близкому. С острова мы возвращались вместе, и турецкий язык не стал для нас преградой, и за пару часов я из Елены превратилась в Mon Ange – Мой Ангел. Я постеснялась в первый вечер принять твое приглашение отужинать у тебя дома, хотя очень хотелось. «Султан» оказался великолепным рестораном, с видом на странно спокойное Эгейское море, белые яхты, уже подсвеченные цветными лампочками. Мы пили розовое вино, ели морского окуня, приготовленного на углях, я слушала твои рассказы, которые смешивались с восточной музыкой ресторана в один коктейль, нежный, мятный, временами острый. После третьего бокала я уже плохо понимала, о чем ты говоришь, лишь только твои глаза цвета солнечного моря, зеленые с золотистыми крапинками, удерживали меня не провалиться в сон. Отец погиб в Марокко, когда ты был еще ребенком, а мама уехала в Европу, оставив тебя и младшего брата в Измире, с бабушкой и дедушкой. Они постарались дать вам любовь, заботу, ласку, образование. В школе ты часто дрался со сверстниками, потому что они дразнили тебя и брата за коверканный турецкий язык вперемешку с французским. Постепенно чужой язык стал родным и бабушку вы начали называть не иначе, как «аннэджи» — «мамочка», а вот дедушка так и остался «дэдэ». Французский язык уходил в далекое прошлое, и лишь изредка ты говорил на нем с мамой по телефону, которая вскоре умерла от одной из болезней Востока. Её смерть еще больше сблизила вас с турецкой родней. Ты должен был приехать к восьми; я ждала тебя на террасе, смотря вдаль на дорогу; казалось, что минуты превратились в часы. Подул ветерок, почему-то сжалось сердце на мгновение. Что-то не так, что-то произошло, его нет уже полчаса, как договаривались. Телефон не отвечал. Меня охватила дрожь, она бегала по всему телу, а в душе начала просыпаться ярость, смешанная с тревогой. Тишину прервал звонок Селима: — Елена, мы тебя ждем в Водном ресторане, Саид с нами. Приходи! Я промолчала и с какой-то тоской посмотрела на тот ужин, что был приготовлен, казалось, он тоже тосковал и как бы извинялся за отсутствие моего му
жа. — Саид, я так и не поняла: зачем ты женился на русской? Что у вас общего? Я думала, что ты дождешься меня из Анкары, — надула хорошенькие губки Элиф и выразительно посмотрела на Саида, который развалился вальяжно в кресле напротив нее и молча созерцал. Они оба курили, видно было, что получали наслаждение от этого занятия. Хороший вопрос. Что меня привлекло в Елене? Баб было полно, всех мастей, а выбор мой пал на нее: стройную русоволосую с золотистой кожей сирену, в которой больше всего люблю родинку в уголке рта справа. Люблю класть свою голову на ее грудь или живот, именно живот, а не плоскую доску из мышц; ощущать мягкость и податливость ее женской сущности. А Элиф все так же хороша: как кошка с примесью лисы, и как старается завлечь меня, да и секс в колледже был неплох. – Не думаю, что это твое дело. Нам пора, — закончил Саид и собрался уходить, но Элиф так многозначительно посмотрела и дотронулась до его руки: — Познакомь меня с ней, мне интересно посмотреть на эту русскую жену.
Елена больше не вернулась в ресторанчик на воде, а направилась в сторону дома, чтобы взять паспорт, деньги, разбить стекло, выбросить ужин в мусорное ведро, плюнуть в их свадебное фото, висевшее на стене. Ночь на берегу моря была прекрасна: волны друг друга неспешно догоняли, пьяные отражения звезд, где-то слышались звуки проезжавших машин, одиночные крики людей, а я просеивала сквозь пальцы мокрый песок и думала: становится ли он мокрей от моих слез?
»